Русская православная церковь выступила. Во вполне корректной манере
выступила против введения удобных для налоговой инспекции номеров ИНН.
«Зачем, — сказала церковь, — человеку номер, если у него уже есть
имя?» Эта история напоминает мне немножечко мультик про умного ослика
(или козлика), который посчитал каких-то мультяшных зверей, а звери на это обиделись: «Он нас посчитал!»
Больше всего меня порадовала реакция либеральной интеллигенции на обращение православной церкви. Ох уж мне эти либералы! За одни сутки я
услышал, не побоюсь этого слова, пять гневных речей о том, что церковь у нас отделена от государства, и пусть она не лезет, и вообще никто ее не
спрашивал, и нечего вставлять Путину палки в колеса.
Да что же вы, либералы, так любите Путина? Честное слово?
По этому поводу я немедленно стал вспоминать, как ездил в Оптину пустынь
писать очерк про иконописцев. Дело было зимой. Мы ехали на машине, а
вместе с нами сидел на переднем сиденье веселый и толстый батюшка — отец
Илларион.
Ну и, конечно, мы немножко превышали скорость. И, конечно, рано или поздно за снежным кустом оказался спрятанный гаишник со своим измерителем
скорости. И, конечно, он нас остановил.
Я вышел из машины разбираться. Отец Илларион вышел просто размяться и
подышать воздухом.
— Нарушаете? — уточнил гаишник, посмотрел на отца Иллариона и добавил:
— Вы же батюшку везете. Осторожнее надо.
Я предложил гаишнику заплатить на месте штраф или дать взятку. Гаишник
же странным образом от взятки отказался и аргументировал:
— Я же не из-за денег вас остановил. Вы просто едете слишком быстро. Вы
же в аварию попасть можете. А жизнь одна. Так что осторожнее,
пожалуйста. Поезжайте.
Я был потрясен. Один только вид отца Иллариона превратил гаишника в человека. При этом никакого присоединения церкви к государству не
произошло. Батюшка никак не мог наказать гаишника за взяточничество, и начальству его не мог нажаловаться, и, вообще, понял бы,
если бы бедный сержант содрал с меня несчастный полтинник детишкам на молочишко.
И все же сержант не посмел. Отец Илларион просто сыграл там, на дороге
под Козельском, роль сержантовой совести. Хорошая сцена, честное слово:
стоит гаишник, машет палкой, останавливает машину — и вдруг оттуда
выходит его совесть и смотрит: что ты, раб Божий, станешь делать?
Другая история произошла в самом монастыре уже со мною. Меня поселили
там в маленькой келье внутри монастырских стен. Предупредили, что
курить нельзя, потому что разжигание табака, в отличие от разжигания
ладана, есть не что иное, как воскурение дьяволу.
Я в связи с этим бегал курить за монастырские стены, в священный лес.
Была опять же ночь. Над рощей возвышалась огромная столетняя сосна с тройной вершиной. Эта сосна символизировала Святую Троицу. Прочие сосны
вокруг символизировали святых и пророков. А всякий орешник и ольха в подлеске символизировали лжепророков, суеты, всяких ронов хаббардов и
дейлов карнеги. А я стоял и курил.
Вдруг из монастырских ворот вышел по своим делам незнакомый
монах с худым и строгим лицом.
— Как же вы смеете курить! — немедленно обратился монах ко мне голосом,
не терпящим возражений.
— Я же вышел за ограду, — попытался оправдаться я.
— Какая разница, — монах вздохнул. — Зачем в стенах монастыря
претворяться праведником и бегать грешить за ворота!
В моей голове промелькнули разные аргументы о том, что я, дескать, пишу
заметку про ваших иконописцев, то есть, в конце концов, вам же делаю
рекламу, и можно было бы...
Да-с, слово «реклама» явно уж как-то не подходило для разговора с монахом. Я извинился. Я даже исповедовался, рассказав доброму отцу Иллариону про свои грехи, включая курение в священном лесу.
Самое главное, что ведь строгий монах не имел надо мной никакой власти. Я
мог же развернуться, послать его подальше и уйти. Однако же не послал и
не ушел.
Церковь не имела надо мной никакой власти, кроме духовной. Церковь в лице строгого монаха просто олицетворяла мою собственную — да, да, да!
— совесть.
Ведь никаких властных полномочий не имеет Церковь, и когда просит
называть людей по имени. Ведь ни армии у нее при этом нет, ни милиции,
ни даже общественной дружины.
Просто сознайтесь, уважаемые либералы, что всякий раз, когда вы
обвиняете церковь в желании вмешаться в дела государства, на самом деле
вы просто хотите, чтобы на законном основании, решением Государственной
думы с одобрения Совета федерации и за подписью президента государство
оградило светского человека от угрызений совести.