Животные, которых жалко

Приехав недавно в город Санкт-Петербург в командировку, я стал свидетелем страшной картины. Я видел бродячую собаку. Вернее, собаку, недавно потерявшуюся. Она бежала куда-то по Литейному, и я хотел даже выйти из такси, поймать ее и как-то выручить. Дело в том, что собака эта была в наморднике. В ошейнике и наморднике, как и подобает приличной собаке быть выгуливаемой приличным хозяином по собачьим правилам человеческого общежития.
       Сам я, конечно, не собака, но подозреваю, что нет и не может быть ничего хуже, чем потеряться в наморднике. Ты просто подохнешь с голоду, долгой мучительной смертью заплатив за спокойствие заполошных теток, разгуливающих, где их не просят, и боящихся собак.
       Вообще жизнь у меня как-то так сложилась, что я много писал про разных бродяг и попрошаек. Жил в ночлежке, выслушивал бесконечные истории про то, как человек вышел из тюрьмы и остался без прописки и документов. Знакомился с издателем газеты шотландских бомжей Big Issue и редактором газеты русских бомжей «На дне». А еще я знакомился и выпивал с создателем первого в России и единственного в мире профсоюза бездомных. И с предводителем банды беспризорников. И с бригадиром бомжей, собирающих цветной металл на свалке…
       И все время писал прочувствованные заметки про этих людей. И все время, повторяя слова разных гуманитарных работников, заявлял, что, дескать, бездомные такие же люди, как все остальные. И надо обеспечить им избирательное право, и нельзя винить их за склонность к попрошайничеству, пьянству и воровству. Писал, публиковал с чувством исполненного долга, а потом испытывал непонятные угрызения совести, словно бы соврал или, презрев профессиональную этику, подтасовал факты.
       Теперь я знаю, почему. Потому что один мой герой, прикладывавший титанические усилия, чтобы найти работу, устроившись наконец, обокрал своего милосердного хозяина, исчез и был найден лишь через неделю в подвале с колотой раной под сердцем.
       А другой мой герой, дедушка лет семидесяти, прославившийся тем, что целое лето строил плот и собирался под покровом ночи переплыть на нем Финский залив и бежать из России, просто никуда не поплыл. Я думал, поплывет, а он не поплыл. Нашел где-то на реке хорошую заводь с раками и прожил там до зимы. И наступила зима. И многострадальный плот сожгли мальчишки.
       А третий мой герой приютил пятнадцатилетнюю девочку на своей койке в ночлежке и оберегал ее, и кормил. Знаете зачем? Нет, он ее не изнасиловал. Он ее проиграл в карты.
       А четвертый герой обокрал своих. А пятый предал собственного сына. А шестой запер товарища в строительном вагончике и поджог. И все рассказываемые бездомными душераздирающие истории рано или поздно оказывались ложью. И самое главное: за четыре года усиленного погружения в среду бродяг и попрошаек я понял, что им нельзя помочь вернуться к человеческой жизни. И у меня есть страшная догадка — нельзя, потому что они не люди.
       С животными проще. Животные не умеют врать. Собаки никогда не притворяются голодными и больными. Собаки не врут, будто сами они не местные, будто приехали на лечение, будто у них украли документы. Собаки действительно голодны и действительно не могут ступить на перебитую лапу.
       Поэтому бродячим собакам я сочувствую больше, чем бродячим людям. Правда, бродячим собакам тоже нельзя помочь. Они дичают. Озлобляются и не могут научиться вилять хвостом, ластиться к сапогу и лизать хозяина в нос.
       Всякий раз, когда я слышу, что в Белоруссии, например, устраивают благотворительный концерт для создания собачьего приюта, я могу только горько улыбаться. Приют-то, может быть, и создадут, но любая уличная собака будет считать его тюрьмой.
       И когда в Англии принимают закон, упорядочивающий житье бродяг и попрошаек, я тоже улыбаюсь горько.  Потому что самый смысл бродяжничества в том и заключается, чтобы не признавать законов.
       И когда Москву очищают от бродяг, вывозя их, бедных, за 101-й километр, я злюсь, конечно, на лужковское варварство, но опять же улыбаюсь горько. Потому что бродяжничество извести нельзя. Ни кнутом, ни пряником.
       И помочь бродягам нельзя. И спасти нельзя. И перебить нельзя. Можно только жалеть. Я вообще считаю бродяг особым биологическим видом, вне зависимости от того, люди они, собаки, кошки или лошади. Бродяги — это просто такие животные, которых жалко.

Свое мнение по поводу написанного вы можете выразить в прямом эфире радиостанции «Наше радио» (101,7 FM в Москве), в ток-шоу Валерия Панюшкина и Юрия Близорукого под названием «Клиника-22». Передача идет с 22.00 до 24.00 по московскому времени. Телефон прямого эфира: [phone].