Жизнь среди бакланов

Вот давеча московские строители, архитекторы и чиновники рассказали горожанам про генеральный план развития города. И ничего предосудительного нет в желании рассказать про план. Я сам однажды написал длинную бумагу, озаглавил ее словом «план» и пошел рассказывать про нее начальнику.
       Начальник у меня, надобно вам знать, человек молодой и симпатичный. Он, правда, иногда развлекается тем, что, сидя в покойном кожаном кресле за рабочим столом, швыряет ножи в стену, но это совсем не страшно, а только действует возбуждающе и стимулирует работу мысли. Эдак вот заглядываешь в кабинет без стука, и — шмяк — втыкается прямо рядом с твоим носом в стену метательный нож, каковым опытный охотник при желании завалит кабана.
       — Стучать же надо, старик, — ласково говорит начальник, и поднимается навстречу, и улыбается, и протягивает руку для пожатия.
       Честно говоря, полагается всякий раз предупреждать начальника о своем визите через секретаршу. Но секретарша у моего начальника очень строгая, так что я боюсь ее значительно больше, чем начальника. Я даже полагаю, что и начальник сам свою секретаршу побаивается. Во всяком случае, он всякий раз заказывает ей чай с лимоном, а она всякий раз приносит ему чай с молоком. И он ничего — пьет безропотно.
       Так вот, в один прекрасный день, на самой еще заре моей журналистской карьеры, я выждал, пока секретарша отошла на минуту по каким-то своим делам, сунул нос в кабинет к начальнику, чуть не лишился носа благодаря пролетевшему мимо и воткнувшемуся в стену здоровенному тесаку дамасской стали, улыбнулся подобострастно, был приглашен присесть в кресло, развалился в нем, неуклюже изображая непринужденность, и протянул начальнику бумагу с подробно расписанным планом моей работы на ближайший год.
       Дело в том, что я был молодой журналист. Я панически боялся, что меня уволят с хорошей должности и лишат хорошей зарплаты. И у меня были основания бояться. Я работал плохо. Мало и нестабильно. Позволял себе комплекс белого листа, страдал над каждой заметкой, словно это роман «Анна Каренина», и писал по большей части белиберду. Я и сейчас, конечно, пишу белиберду, но зато всегда в срок, быстро и заданного объема. А тогда, вместо того чтобы работать и давать на-гора заметки, я составлял планы и изображал труд.
       — Что это? — удивился начальник, взяв у меня листок с планом, покрутив перед носом и читая вверх ногами.
       — План! — сказал я заносчиво, а потом, чтобы усилить впечатление независимости, влез еще к начальнику в портсигар, извлек пахитоску и прикурил от начальниковой зажигалки. — План моей работы на ближайший год.
       Начальник улыбнулся:
       — Панюшкин, это же газета... Давай я тебе лучше фотографии покажу с Барбадоса.
       Совсем забыл сказать, что начальник за день до моего к нему визита вернулся из отпуска, был загорелый, как Наоми Кэмпбелл, одевался в парусиновые штаны, а волосы носил заплетенными в растаманские косички-дрэды.
       На фотографиях было море, барьерные рифы, разноцветные рыбки и сам начальник в трусах.
       — А вот эти черточки в небе, — комментировал шеф, — это знаешь что?
       — Птицы?
       — Точно, птицы. Бакланы. Они знаешь, как летают?
       — Как?
       — Они забираются высоко-высоко, почти в стратосферу, ложатся на крыло и планируют, используя восходящие потоки воздуха, понимаешь?
       — Понимаю.
       — Так вот мы с тобой не бакланы, Панюшкин, чтобы планировать! Иди лучше работай!
       И я пошел. Теперь, когда всякие умные дяди пытаются представить мне план генерального развития Москвы или какой другой план, я мысленно обязательно называю этих дядь бакланами. Я не сомневаюсь, что генеральные планы развития городов, равно как и долговременные программы развития экономики, придумываются только ради того, чтобы всякий, желающий поработать и сделать что-нибудь полезное, натыкался на несоответствие своих проектов генеральному плану развития. Чтобы приходил со своими проектами к чиновнику, а чиновник объявлял бы ему цену вопроса.
       На мой взгляд, правительство города должно строить только тюрьмы и дома престарелых. Остальное люди построят сами. Я даже думаю, что печально знаменитая Вавилонская башня есть ни что иное, как метафора генерального плана развития города Вавилона — первой в мире попытки построить воздушный замок высотой до небес.