Цивилизация
Президент объявляет траур. Хорошо объявляет, научился. Бледное печальное лицо, тихий голос. Говорит человеческими словами. Говорит:
— Большая беда…
И действительно - большая беда. Такая большая, какая бывает всякий раз, когда кто-нибудь умирает. А бессмертных при этом нет. Даже Леонид Ильич Брежнев, четырежды герой Советского Союза, и то помер.
По телевизору показывают рыдающего японца, у которого в разбившемся самолете погибла кто? Невеста?
А я вспоминаю девушку, в реанимационном отделении Склифа, обнимавшую труп жениха и кричавшую трупу:
— Сделай же что-нибудь!
Она привыкла во всем на него рассчитывать. Она привыкла знать, что с любой трудной ситуацией ее любимый справится. И вот она кричала ему, чтобы он справился со своей уже наступившей смертью. Она ему кричала, а его уже не было.
Из Екатеринбурга и Владивостока отправляются самолеты с родственниками. Психологи советуют родственникам не ехать, как в доме, если кто-то помер, уводят детей к соседям. И это правильно, потому что мы, оставаясь смертными, должны сохранить способность испытывать счастье, играть в мяч, целоваться.
И что женщины рыдают – правильно. В определенном возрасте человека перестают уводить к соседям, если в доме кто-то помер, а наоборот, зовут туда, где лежит покойник и говорят, что нужно попрощаться.
В «Поучении Владимира Мономаха» написано: «На мертвое тело смотреть не бойся, ибо все мы смертны». В этой фразе нет никакой логики, но она правильная. Правильно, что женщины рыдают и падают в обморок. Только чудовища бы не рыдали. Правильно, что мужчины стоят со скорбными лицами и дают денег вдовам и сиротам. Правильно, что президент объявляет траур тихим голосом.
Неправильны две вещи. После этой авиакатастрофы под Иркутском один мой приятель решил ехать в отпуск на поезде, а не лететь на самолете. Как будто поезда не сходят с рельсов. Многие другие люди поменяли билеты «Аэрофлота» на билеты Swissair, как будто Swissair не разбивается. Глупости! Лицезрение чужой смерти и слезы об умерших вовсе не для того нужны человеку, чтобы предпринять бессмысленные и истерические попытки защититься от смерти собственной. А для того, чтобы жить, зная, что умрешь.
Траурную картинку на экране телевизора портит один маленький эпизод. Еле слышный звук. Щелчок авторучки. Когда президент говорит, что нужно помочь родственникам погибших и проверить надежность отечественных самолетов, премьер-министр щелкает авторучкой, чтобы записать: “Помочь родственникам, проверить надежность.”
Глупости. Любой взрослый мужчина знает, что делать, если кто-нибудь помер. Помогать родственникам. Проверять надежность. Каждый раз делать надо одно и то же. Тысячелетиями. Когда у меня друг разбился на автомобиле, я помог его вдове и проверил исправность своих тормозов. Каждый мужчина знает: черный костюм, темные очки, денег вдове и проверить надежность.
Щелчок авторучки премьер-министра – это не поступок мужчины, это поступок слуги. Никто на похоронах не записывает в ежедневник, что надо завтра дать денег вдове. Просто открывают бумажник и дают, сколько там есть. А если в бумажнике пусто, то все равно не записывают, потому что разве же можно забыть дать денег вдове?
А премьер-министр щелкает ручкой и записывает. Зачем? Неужели же взрослый мужчина, который наверняка уже не раз оплакивал близких, может забыть дать денег вдовам или проверить надежность того самого механизма, от которого погибло полторы сотни человек?
Я понимаю, что можно забыть про какую-нибудь встречу, про какие-нибудь переговоры, про деловой какой-нибудь телефонный звонок. Это нужно записывать. А про деньги вдове записывать не нужно.
Щелчок авторучки премьер-министра – это как поклон, это как слово “слушаюсь”, произнесенное с подобострастной улыбкой. Слуга он на то и слуга, что если ему не прикажут, так он и не сделает, а я не верю, что премьер-министр, если бы президент ему не приказал, забыл бы помочь родственникам погибших и не стал бы проверять надежность самолетов.
Щелчок авторучки этот путает приоритеты. Выходит, что президента премьер-министр боится больше, чем Бога. Как тот мой приятель, который собирается в отпуск на поезде, как будто если Богу угодно будет смерти моего приятеля, так Бог самолет разбить сможет, а поезд – нет.
