Спираль холодной войны

С чего начиналась холодная война 60 лет назад? Со взаимных ожиданий. В Вашингтоне и Лондоне были уверены: цель Кремля — дальнейшая экспансия, распространение коммунистической диктатуры на всю Европу, Средний и Ближний Восток. В Москве не сомневались: империалисты-англосаксы надеются воспользоваться тем, что СССР истощен только что завершившимся страшным конфликтом и не прочь пойти по стопам поверженного Гитлера.

Насколько все это соответствовало действительности? На этот вопрос можно ответить по-разному, и каждая из сторон находит аргументы в пользу собственной правоты. Правда, как отмечает историк Владимир Печатнов, изучающий истоки полувекового идеологического противостояния, много лет спустя американские представители допускали, что, возможно, они преувеличили агрессивные устремления Сталина. «Мы недооценили советские опасения, вынесенные из опыта Второй мировой войны», — признавал Генри Киссинджер, а бывший уже госсекретарь Дин Ачесон на склоне лет соглашался с «возможной правотой» тех, кто считал, что Вашингтон «чрезмерно отреагировал на Сталина, а это в свою очередь вызвало его сверхреакцию на политику США».

Как бы то ни было, недавние союзники по антигитлеровской коалиции глубоко и искренне не доверяли друг другу, приписывали противоположной стороне исключительно злонамеренную логику поведения, и это недоверие предопределило весь ход дальнейших событий. Обретение атомного оружия, которого не было у Советского Союза, позволило Вашингтону еще ужесточить подход, пользуясь полученным преимуществом. Дальше работала уже логика взаимного сдерживания, благодаря которой и сложилась ситуация системной конфронтации.

О причинах, приведших к противостоянию во второй половине 1940-х годов, стоит вспомнить сегодня, когда в голосах российских и американских политиков вновь звучат стальные нотки, президент России в ежегодном послании вспоминает о гонке вооружений, а комментаторы заговорили о новой холодной войне.

Парадоксальным образом общая конфигурация чем-то напоминает расклад середины 40-х. Только стороны, пожалуй, поменялись местами.

После победы над нацизмом Запад быстро переосмыслил свое отношение к восточноевропейским «трофеям», который сами же западные демократии согласились даровать Сталину на завершающей фазе войны. То, что в Москве расценивали как результат ялтинской договоренности, в Вашингтоне и Лондоне стали воспринимать как вероломное их нарушение, проявление агрессивного экспансионизма.

Сегодня Россия с нарастающим раздражением смотрит на «поглощение» евроатлантическим миром все новых осколков бывшей советской сферы влияния, считая это не чем иным, как стремлением обложить извечного противника со всех сторон. Москва укрепляется во мнении, что ее обманули: обещали стратегическое партнерство и Европу от Атлантики до Урала, а вместо этого «окапываются» на наших границах. Запад со своей стороны недоумевает: мы же договорились, что демократия — это здорово! Отчего Россия так нервничает, когда народное волеизъявление побеждает в странах, ранее подконтрольных СССР? Кремль же совершенно искренне считает, что разницы между «народной демократией», победно шествовавшей по Восточной Европе с подачи Сталина после Второй мировой, и нынешней демократией, приходящей вместе с «цветными революциями» по заветам Джорджа Буша-младшего, никакой разницы нет.

Если вождь народов в свое время торопился создать вокруг границ империи буферную зону, чтобы не допустить повторения кошмара 1941 года, то сегодня западные политики инстинктивно стремятся, пользуясь представившейся возможностью, отодвинуть опасную Россию как можно дальше. Не потому что они вынашивают какие-то агрессивные планы в отношении нашей страны, а потому что историческая память постоянно возрождает в их умах многочисленные примеры стремления России к внешней экспансии. И неважно, что когда-то это правда, а когда-то является плодом подозрительной фантазии.

Набор стереотипов с обеих сторон оказывается намного сильнее реальности.

Президент США Гарри Трумэн, получивший во время Потсдамской конференции сообщение об успешном испытании атомной бомбы, не сомневался: ядерной монополией надо успеть воспользоваться по полной программе, это то оружие, которое поможет обуздать аппетиты красного тирана.

У России начала XXI века своя «бомба»: сырьевой потенциал, хоть и не монопольный, но достаточный для того, чтобы играть роль основного «энергодиспетчера».

И Москва тоже спешит воспользоваться этим своим преимуществом, как когда-то Вашингтон — своим.

Логика замораживания обычно обусловлена стечением тех или иных обстоятельств, но рождается она прежде всего в умах политиков. Она хороша тем, что, как правило, проста, легка для массового понимания, ею нетрудно объяснить все происходящее, в эту канву вписываются практически любые факты. Впрочем, помимо такого рода сходства в исторических декорациях есть и принципиальное отличие. И дело даже не в том, что сегодняшняя Россия — отнюдь не Советский Союз и роскоши глобального противостояния позволить себе не может.

Москва и Вашингтон на сцене больше не одни.

На фоне происходящей пикировки в движение приходят совершенно иные силы, способные в конечном итоге оказаться намного сильнее нынешних спорщиков. Рост Китая и политическое пробуждение третьего мира, наиболее наглядным следствием которого становятся международный терроризм и рост религиозного радикализма, способны внести существенные коррективы в давний геополитический диспут между Россией и Западом. И тогда на следующем витке исторической спирали основными могут стать совсем другие исполнители.