Цивилизация
Очередной рабочий визит Владимира Путина в Китай получился особенным. Собирался в Пекин премьер-министр, а приехал в итоге фактический президент на неограниченное, по сути, количество лет вперед.
Все гадают о том, как во время третьего срока Путина изменится внешняя политика России. Линия, на первый взгляд, выстраивается логичная, соответствующая общепринятому стереотипу: возвращается антизападный курс.
В этом контексте символично, что первую поездку в изменившемся качестве Владимир Путин наносит именно в Китай. А первый программный текст, вышедший на прошлой неделе, был посвящен созданию Евразийского союза.
Впрочем, и то и другое, скорее, совпадение. Визит планировался давно, да и статья, судя по стилю и жанру, явно писалась не в одночасье. А вопрос о соотношении «западного» и «восточного» в миропонимании Путина многограннее простых схем.
Начать с того, что Путин-2, то есть президент России второй половины 2000-х годов, совершенно затмил в восприятии наблюдателей Путина-1, того главу государства, который в 2000–2004 годах настойчиво предлагал разнообразные шаги по сближению с Западом. От вариантов тесной кооперации вплоть до интеграционных перспектив с Европой и шагов навстречу США (закрытие объектов на Кубе и во Вьетнаме, лояльная позиция в Центральной Азии и пр.) до намеков Токио на возможность компромисса по Курильским островам. Не получилось почти ничего — единственным предметным результатом того «мирного наступления» стал газопровод «Северный поток», который как раз сейчас приближается к запуску и, вопреки многим скептическим оценкам того времени, обещает играть важную не только экономическую, но и политическую роль.
Какова пропорция ответственности за тогдашние неудачи – вопрос оценки. Отчасти у Путина не хватило умения и терпения убедить в искренности и серьезности своих намерений. А отчасти западные собеседники понадеялись на то, что если не идти на уступки, то Москва потом все равно «сольется» и согласится на предлагаемые условия. Тем не менее
в ретроспективе Владимира Путина трудно упрекнуть в том, что он тогда не пытался ввести Россию в западную орбиту. Отсутствие желаемого результата (точнее, наличие результата противоположного) породило Путина-2, автора Мюнхенской речи.
Внешнеполитический смысл второго президентства: ах вы не хотите принимать нас всерьез и на равноправной основе? Я заставлю нас услышать! И заставил.
Какую роль в палитре 2000-х играло восточное измерение, в частности Китай? Ранний Путин, несмотря на мантры о многополярности, предельно западоцентричен. В том смысле, что точкой отсчета служили отношения с США и Европой, когда-то хорошие, когда-то не очень. При этом с начала прошлого десятилетия закладывались основы отношений в Азии, прежде всего с Китаем, создавались структуры разной степени жесткости – от Шанхайской организации сотрудничества до БРИК. Тогда большинство комментаторов интерпретировали эту активность с точки зрения влияния на отношения с Западом. И это было верное толкование: Москва постоянно давала понять Америке (военно-политический аспект) и Европе (энергетика), что у нее есть альтернативы. Когда-то Запад верил и выражал озабоченность, когда-то просто отмахивался.
Эта тенденция – воспринимать азиатское направление российской внешней политики как способ что-то доказать Западу — есть и сегодня. Однако сейчас она уже не актуальна по одной причине: как бы ни складывались отношения Москвы с Америкой и Европой, Китай, по сути, уже превратился в главного соседа России, от которого сегодня зависит очень много, а в перспективе будет зависеть едва ли не все.
Москва просто не может позволить себе, во-первых, не иметь с КНР очень хороших отношений, во-вторых, не выстраивать на этом направлении тщательно продуманную политику – самостоятельную, а не по принципу производной от текущей атмосферы с Соединенными Штатами.
На горизонте даже маячит следующий этап (до которого, впрочем, хотелось бы надеяться, мы не дойдем), когда отношения с США станут производной от российско-китайских.
Владимир Путин не относится к числу тех, кто очарован Китаем, и он отдает себе отчет в тех рисках, которые несет быстрый и очень внушительный рост азиатского соседа. Но он понимает и реальность. Во-первых, России в любом случае придется искать способы максимально мирного и благожелательного сосуществования с Пекином, во-вторых, иного локомотива роста и развития в Азии, сопоставимого по мощи с Китаем, просто нет. И если Россия надеется качественно изменить свой Дальний Восток, без китайского участия ничего не получится.
Другое дело, что красивые разговоры о модернизационно-технологическом альянсе с Китаем (а это новая тема, появившаяся как раз в контексте визита Путина) на практике, скорее всего, означают институционализацию ныне существующей модели – российские ресурсы в обмен на продукты китайской экономики. Вопрос в условиях, но не в сути.
Впрочем, если быть реалистами, настоящая российская модернизация может заключаться не в милых фантазиях про Силиконовую долину, а в повышении эффективности использования сырьевой базы и диверсификации рынков (географической и содержательной, по характеру продуктов сбыта). То есть российскими образцами должны служить не США и Япония, а скорее Австралия и Канада, государства высокоразвитые и современные, но основанные на ресурсах. И здесь без Китая как постоянно растущего потребителя и обладателя огромных объемов свободных средств не обойтись. Правда, российская сторона уже столкнулась с тем, насколько тяжелым переговорщиком является Пекин, и упрямых украинцев или вредную Еврокомиссию еще не раз вспомнят добрым словом. Но это тот случай, когда деваться некуда.
Владимир Путин никогда не скрывал, что он считает залогом сохранения России как значимой державы в XXI веке углеводороды. От лозунга «энергетической сверхдержавы» предусмотрительно решили отказаться (хотя забавно, что уже после России его подхватила Канада), но суть не изменилась.
И если в Европе трубопроводную дипломатию и политику Москва практикует с 60-х годов прошлого века, то в Азии она только начинает к подобному присматриваться.
Прототипом можно считать недавнее предложение Пхеньяну сделать его опорным партнером при строительстве транскорейского газопровода в обмен на качественное изменение позиции по вопросу о ядерной программе и мирном урегулировании. Переоценивать способность России добиваться своего таким способом не стоит: в отличие от Европы, в Азии политический задел придется строить практически с нуля. Но и другого пути нет.
Рабочий визит Путина, фактически уже президента, в Китай открывает новую страницу. Едва ли не главным содержанием следующего президентства станет выработка модели сосуществования с Пекином на десятилетия. Так что скоро комментаторам придется не визиты в Китай рассматривать сквозь призму отношений с Европой и США, а наоборот — взвешивать, может ли Россия использовать свои контакты на Западе для того, чтобы усилить свои позиции перед лицом Китая.
