Европейский союз объявил о возобновлении переговоров с Москвой о новом базовом соглашении, которые были официально прерваны после августовского кризиса на Кавказе. Обе меры: и замораживание, и размораживание диалога – имели, в основном, символический характер. По сути, консультаций до российско-грузинской войны не велось, да и теперь не приходится ожидать дипломатического бума. Тем не менее, очевидно, что события лета и осени 2008 года оказали немалое и неоднозначное влияние на ситуацию в Европе.
ЕС предупредил о том, что после грузинского конфликта «бизнес как обычно» с Россией больше невозможен. Это можно считать позитивным результатом кризиса. Тот
формат отношений, который сложился между Москвой и Брюсселем в последние годы, представлял собой бесплодные попытки имитировать прогресс интеграции в условиях, когда на деле стороны испытывали растущее раздражение друг на друга.
Принципы, заложенные в основу российско-европейского сближения в начале 1990-х годов, себя исчерпали, поскольку изменились обстоятельства. Тогда предполагалось, что Россия будет встраивать себя в существовавшую систему единой Европы, принимая действующие в ней нормы и правила, но не претендуя на членство в Европейском союзе. Справедливости ради надо отметить, что такую модель Москве никто силой не навязывал, в тот момент цель сближения с Европой любой ценой разделялась российской элитой и пользовалась сочувствием общества. Затем российские приоритеты изменились, и ЕС оказался в затруднительном положении с концептуальной точки зрения.
Россия рассматривалась как цивилизационно близкий партнер, к тому же непосредственный сосед. Формат отношений Евросоюза с такого рода странами предусматривает интеграционную парадигму, иными словами, плавное втягивание в политико-правовое и экономическое пространство Европейского союза с перспективой либо полноправного участия (страны-кандидаты), либо тесной зависимости и специальных преференций.
Москва от такого отказалась, а ничего другого ЕС предложить не мог. Да и сама Россия не понимает, чего конкретно она хочет. Чисто меркантильные отношения по типу тех, что есть у Евросоюза с Китаем, Москву тоже не устраивают, поскольку она претендует (и, в общем, небеспочвенно, учитывая культурную близость и экономическое взаимное переплетение) на уникальный статус. В результате
к моменту истечения срока действия Соглашения о партнерстве и сотрудничестве, подписанного в 1994 и ратифицированного в 1997 году, то есть в иной исторический период, обе стороны утратили понимание того, какова стратегическая цель их отношений.
В то же время очевидными стали разногласия о том, что принято называть ценностями, иными словами, о базовых представлениях, каковыми должны быть принципы устройства современного государства. Расхождение между Россией и Европейским союзом усугубляется внутренней поляризацией ЕС по российскому вопросу между «новой» и «старой» Европой.
События в Грузии послужили инструментом, который вскрыл латентные проблемы и позволил точнее оценить реальную диспозицию.
Во-первых, существует тесная взаимосвязь между всеми аспектами европейского бытия – так, разговор об экономической интеграции невозможен в отрыве от проблемы безопасности. Опасения и страхи все равно вылезают наружу, что наглядно проявилось в энергетической сфере. Политизация любой дискуссии о российских газовых поставках есть следствие того, что архитектура общеевропейской безопасности не обеспечивает отдельным странам уверенности.
Проявляется это с обеих сторон. России очень трудно вести нормальный деловой разговор с Украиной, поскольку на заднем плане все время маячит НАТО и весь комплекс связанных с этой организацией проблем и эмоций. А
Польше или странам Балтии, которые в глубине души не доверяют имеющимся у них гарантиями НАТО и Евросоюза, во всем мерещится возрождающийся российский экспансионизм и призрак «пакта Молотова – Риббентропа».
Это означает, что без создания системы безопасности, которая вызывала бы доверие у всех участников, экономический прорыв, скорее всего, невозможен.
Во-вторых, процессы геополитического самоопределения продолжаются и в России, и в Европейском союзе. Москва нащупывает свою роль в мировой политике. Хочется быть мощным самостоятельным полюсом влияния, но сил на это не хватает. При этом интегрироваться куда-либо тоже не получится, Россия слишком большая и независимая.
С Европейским союзом ясности тоже нет. Институциональные реформы, призванные сделать еще один шаг к превращению в консолидированное политическое объединение, в очередной раз завязли. Да и в случае ратификации Лиссабонского договора принципиально ничего не изменится. При этом по крайней мере часть стран ЕС стремится к повышению его политической роли и самостоятельности. Роль, которую Франция, выступавшая от имени Евросоюза, сыграла в политическом урегулировании кавказского кризиса, ободрила многих в Европе. Правда, нетрудно представить себе, в каком положении оказался бы Евросоюз, случись этот конфликт во время председательства Польши или Эстонии.
Как бы то ни было, изменения на мировой арене, связанные с относительным ослаблением позиций США и финансово-экономической нестабильностью, создают новые условия для всех.
Дискуссии о новом соглашении будут долгими и мучительными – взаимопонимание находится на очень низком уровне, заинтересованность в результате тоже оставляет желать лучшего. И в любом случае не надо ожидать выработки основополагающего договора на годы и десятилетия вперед.
Речь идет о промежуточном документе, который зафиксирует ситуационный компромисс и позволит сделать текущее взаимодействие более эффективным.
В исторической перспективе Россия и Европейский союз обречены на тесное взаимодействие, если они оба хотят играть важную роль в XXI столетии. Но для выработки модели этого взаимодействия нужна новизна интеллектуальных подходов и отказ от множества стереотипов, унаследованных от прошлого века. Строительство на базе России и ЕС новой «Большой Европы» — задача, сопоставимая по масштабу с той, которую после Второй мировой войны поставили архитекторы европейской интеграции. Тогда в ее успех тоже почти никто не мог поверить.