Цивилизация
Чтобы понять, о чем в эти дни идет речь во всех выпусках новостей польского телевидения и радио, по-польски говорить не обязательно. Слова «Путин», «Молотов», «Риббентроп» и «Катынь» понятны без перевода. Только попав на пару дней в майскую Варшаву, начинаешь осознавать масштаб той волны внимания к историческим проблемам, которая поднята празднованиями 60-летия Победы над нацизмом. Даже многие польские собеседники говорят о том, что не ожидали, сколь высоким будет эмоциональный и идеологический накал, связанный с годовщиной. Тема исторических расчетов с Россией напоминает навязчивую идею.
Лех Качиньски, мэр Варшавы и претендент от правых сил на пост главы государства (выборы пройдут в конце года, так что грех не начать кампанию), потратил немалые деньги на телевизионные ролики, обличающие президента Квасьневского, который решил вопреки мнению многих соотечественников участвовать в московских торжествах 9 Мая. Само празднование на Красной площади вызвало новый эмоциональный всплеск.
Во-первых, Квасьневского, по мнению польских комментаторов, унизили, посадив где-то сзади, в толпе не самых важных гостей. Во-вторых, Путин ни слова не сказал о вине СССР за пакт Молотова — Риббентропа, чего по какой-то причине ожидали от него в Центральной Европе. В-третьих, заготовленные Квасьневским речи с напоминанием о мрачных страницах истории хоть и были произнесены, но остались практически не известны никому в России, поскольку на церемониях (на Донском кладбище и в посольстве Польши) почти никого из россиян не было. В-четвертых, злой умысел усмотрели в приглашении на праздник ветерана войны генерала Войцеха Ярузельского, архитектора военного положения 1981 года. (Почести Ярузельскому возмутили и еще одного из гостей — президента Чехии Вацлава Клауса. Он напомнил, что именно Ярузельский был министром обороны ПНР в 1968 году, когда польские части в составе сил Варшавского договора вошли в Прагу.)
Судя по польской реакции, Москва преисполнена злой воли в отношении Варшавы и постоянно строит какие-то козни.
Это отношение отчасти (если вынести за скобки исторические мотивы) напоминает отношение наших соотечественников к Америке: она, мол, виновата в большинстве бед России, только и делает, что вынашивает планы нас ущемить и обидеть.
Апофеозом негативного отношения к России стал призыв бойкотировать предстоящие гастроли Большого театра: в нескольких городах начали сдавать уже купленные билеты. Это событие по-своему беспрецедентное, поскольку даже в самые сумрачные периоды отношений российско-польские культурные связи развивались очень активно.
Почему отнюдь не новые конфликты настолько обострились именно теперь? Предыстория понятна, хотя тяжесть совместного прошлого и глубину травмы, нанесенной польскому сознанию, например, катынским преступлением, в России явно недооценивают. Имеет смысл остановиться на причинах, которые связаны с текущей ситуацией.
Как ни странно, но с разных сторон Россия и Польша подошли к одинаковому результату: всплеск болезненного интереса к истории стал конечной станцией некоего этапа развития.
Этапы, правда, отличаются. К 2004–2005 годам Польша, по сути, реализовала политическую повестку дня, доминировавшую на протяжении последнего десятилетия. Цели, поставленные после крушения коммунизма, достигнуты: страна ценой большого напряжения трансформировала экономику, а также вернулась в сообщество европейских наций, став членом НАТО и Европейского союза. Что же, теперь конец истории? Но Польша — не Словакия и не Эстония, которые не имеют собственных политических устремлений и готовы удовлетвориться престижной и уютной квартиркой в европейском доме. Это крупное (40 миллионов населения) и амбициозное государство с историческими традициями лидерства, оно претендует на значимую роль в формирующемся объединении.
Ясно, что такая роль может быть связана именно с восточным направлением европейской политики, и за него сейчас внутри ЕС развернулась некое подобие конкуренции. Функцию ходатая по делам Украины Варшава начала играть задолго до «оранжевой революции», взяв на себя неблагодарную миссию убеждать европейских партнеров в том, что даже с кучмовским Киевом нужно активно работать. Александр Квасьневский считается в Европе архитектором мирного разрешения ноябрьского избирательного кризиса на Украине. Но сегодня ясно, что европейский путь Киева будет долгим и по-прежнему извилистым, и польский патронат едва ли способен его существенно ускорить. Кроме того, с новыми украинскими властями Брюссель, судя по всему, будет разговаривать уже напрямую, то есть роль центральноевропейских посредников будет не столь существенной.
Российское направление — очень важное и масштабное с точки зрения стоящих задач — хорошая возможность проявить себя в качестве важной региональной державы.
На вопрос автора этих строк, с чем связана сегодняшняя историческая буря, один из польских собеседников объяснил ее довольно неожиданно — желанием «застолбить» определенные внешнеполитические позиции. До последнего времени тема исторической несправедливости, проявленной в отношении Польши, особого энтузиазма у крупнейших западных держав не вызывала. Ведь свой счет у поляков не только к России — в конце концов, ялтинское соглашение Сталин заключал не в одиночестве. Серия годовщин — Варшавского восстания, пакта Молотова — Риббентропа, Ялты, наконец, Победы, позволила в максимальной степени привлечь внимание к проблемам отношений великих и малых держав. Сегодня историческая тема в благоприятном для Польши разрезе фигурирует в ведущих мировых СМИ. Едва ли кто-то в Варшаве сознательно ставил цель добиться именно такого результата и хладнокровно планировал набрать международные политические очки за счет России, однако в итоге вышло именно так. Как бы то ни было, история, вне всякого сомнения, стала инструментом живой политики…
Россия пришла к аналогичной ситуации с другой стороны.
Если в Варшаве вакуум целеполагания возник в результате того, что задачи переходного периода выполнены, то в Москве причина как раз в обратном: переход оказался неизвестно куда.
Повышенное внимание к прошлому, в том числе и к его наименее достойным страницам, связано с попытками найти какую-то идейную опору после того, как попытка выстроить несоветскую систему ценностей потерпела неудачу. Но конструировать новые ценности из осколков старых идеологических моделей дело неблагодарное.
За 15 лет, прошедших после крушения советского лагеря, некоторые страны, прежде очень тесно связанные с Москвой, просто исчезли с российского горизонта. Самый наглядный пример — это некогда братская Болгария, которая затерялась где-то в недрах евроатлантической интеграции. Польше, где отношение к России вызывает такие сильные чувства, подобное явно не грозит. Будем считать, что это обещает позитивные перемены в будущем.
