Цивилизация
Запад есть Запад, Восток есть Восток… Далее по тексту. Эта антинародная мудрость получила подтверждение в последних внешнеполитических шагах России, очень непохожих друг на друга. К Западу Россия вдруг повернулась голубиным ликом Дмитрия Медведева, к Востоку — ястребиным профилем Сергея Иванова. В Индии министр обороны занимался «самолетной» дипломатией, в Швейцарии, следуя по стопам профессора Плейшнера, первый вице-премьер прочитал проповедь о несуверенной демократии, священной и неприкосновенной частной собственности и новом технологическом укладе. Дан приказ ему на Запад: казалось, к нему приставили, выражаясь языком Пелевина, как минимум, сразу три фукуямы…
Запад безуспешно пытается расшифровать тайные коды российской дипломатии, смутно догадываясь, судя по скупым заголовкам иностранной прессы, о том, что Россия с помощью нескольких шагов начала смягчать свой жестковатый имидж. Медведев, обернувшись добрым молодцем Фридрихом фон Хайеком, прочитал в Давосе песню о демократии. Там же Греф предложил, по сути дела, пересмотреть результаты национализации последних лет, заявив, что повсюду должен доминировать частный капитал. Российский посол вернулся в Тбилиси. Российские официальные и неофициальные лица с гневом и пристрастием отвергли грязное предложение Тегерана об учреждении «газового ОПЕКа». Министр иностранных дел Лавров предложил не вводить экономические санкции в отношении Эстонии. Так можно дойти до того, что и польское мясо к нам повезут, и грузинское вино. Доиграемся в либерализм…
Казалось бы, новый тренд в российской внешней политике — назад, к Андрею Козыреву? Не стоит больше вопрос «Who is Mr Medvedev?». А также «Who is next after Mr Putin?». И вообще — «Who is Who в российской политике?». Но пока гости форума прислушивались к новой риторике посланца России, в пределах государственной границы Российской Федерации добивались остатки иностранных претендентов на всякие там месторождения, лишние партии снимались с региональных выборов, прокурорствующий элемент Владимир Колесников призывал изменить Конституцию России и удлинить президентский срок до семи лет, а аудиторы ЮКОСа готовились отбивать очередную атаку компетентных органов. И так далее и тому подобное.
Возможно, впрочем, что во внешней политике возобладала толика прагматизма.
Вести себя куртуазно перед Западом — прагматично. Потому что прагматично снимать стресс с потребителей российского сырья после истории с Лукашенко — а то совсем за людей перестанут считать.
Параллельно, повернувшись на Восток другим лицом российского двуликого Януса, он же — орел, прагматично торговать с Индией. Потому что Восток нам тоже нужен, и отдать его супостатам было бы неправильно. Нормальная такая многовекторная политика.
Но это еще пока не тренд. Для того чтобы случайный набор фактов, выстраивающихся в логическую линейку, стал трендом, нужны гораздо более веские доказательства и более длинный период полевых наблюдений. Только тогда можно было бы сделать вывод о том, что у России появилась новая внешнеполитическая доктрина или в принципе обнаружилась внешняя политика. То есть не реактивные и ситуативные шаги — ответы на внешние сигналы — а отрефлексированная, осознанная, четко сформулированная система действий, основанная на понимании того, что в современном мире уже не осталось долгосрочных врагов и союзников, а появились партнеры — равноправные и преследующие свои прагматичные национальные интересы. Интересы, иногда совпадающие с российскими, а иной раз расходящиеся с ними.
Перефразируя Клаузевица, можно сказать, что внешняя политика есть продолжение внутренней иными средствами. Подмораживание политической демократии внутри страны потребовало ужесточения внешнеполитической риторики и вызвало к жизни доктрину «энергетической сверхдержавы». Огосударствление экономики и фактический пересмотр результатов приватизации спровоцировали выталкивание из российского экономического поля крупных стратегических иностранных игроков. Подогревание ксенофобских настроений в трудящихся и тунеядствующих массах повлекло за собой принятие антииммигрантских поправок к действующему законодательству, исключающих уже иностранную рабочую силу из российской экономики. Монополизация политического поля и фактическое обессмысливание выборов всех уровней обусловили рождение агрессивных изоляционистских идеологических доктрин типа теории «суверенной демократии».
Теперь должно пройти время, чтобы кто-то всерьез поверил в перемену вектора российской политики — внешней и внутренней.
Чтобы светлый имидж России олицетворял не один только первый вице-премьер, а вся политика горе-сверхдержавы. Понадобятся не слова, а дела.
Не только и не столько знаковые жесты, сколько конкретные перемены в законодательстве, которое за один только год вытолкнуло все иностранное из экономики и с рынка труда, ожесточило массовые настроения россиян.
Если угодно, на смену доктрине Путина должна прийти доктрина Медведева. При полном понимании того, что реально формулирует их одно и то же лицо.
