Изгиб Путина–Вайнштока

«Изгиб Путина--Вайнштока», то есть обходной маршрут нефтепровода вокруг озера Байкал в 40 километрах к северу от него, который обойдется государственной «Транснефти» в лишних $900 млн, как мне кажется, феномен гораздо более многогранный, чем просто авторитарный пиар по сценарию «хороший царь, да дураки управленцы».

Даже если там что-то такое пролоббировала себе РЖД, которая, нынче являясь монополистом по поставкам нефти в Китай (по железной дороге), в принципе не очень заинтересована в том, чтобы «Транснефть» форсировала строительство нефтепровода (оттого был так уверен в своей позиции бывший начальник Восточно-Сибирской железной дороги, а ныне иркутский губернатор Тишанин, выступавший против прокладки трубы вблизи Байкала). Даже если в этой акции была доля инсценировки, предназначенной специально, скажем, для германского канцлера Ангелы Меркель и вообще европейцев – как знак того, что в принципе мы можем и не торопиться диверсифицировать свои энергетические поставки в пользу Китая и за счет Европы. Eсть, однако, еще пара любопытных моментов.

Президент наш, как известно, симпатизирует многому в советском прошлом, а кое-что пытается оттуда даже заимствовать, отчаянно прививая на сегодняшнюю, не во всем еще похожую на совок жизнь. Так вот, в истории с нефтепроводом было довольно много советского. Можно сказать, это был рeмейк герасимовского фильма «У озера». Тогда история со строительством целлюлозно-бумажного комбината стала, по сути, одним из первых случаев более или менее существенного проявления критики официальной линии партии (как и теперь, та критика оказалась не совсем безрезультатной). Во многом ситуация повторилась, когда залыгинский «Новый мир» выступил против экологически бредовых планов поворота сибирских рек на юг. И выиграл. То есть сама по себе «экологическая оппозиция» вполне вписывается даже в советский контекст. В этом смысле всякая история, в которую вовлечено озеро Байкал, культурологически даже, не только политически — это глубоко советская по своей сути история.

Лично я поэтому с самого начала был почему-то уверен в том, что Путин в какой-то мере в эту историю обязательно ввяжется – и именно в роли защитника «священного моря Байкал». И вне зависимости от всяких иных, вышеперечисленных аспектов (Ангела Меркель, Европа, кулуарные противники Вайнштока и прочее). Как было ясно с самого начала, кстати сказать, что приговор алтайскому водителю Щербинскому (в ДТП с участием которого погиб губернатор Евдокимов) будет либо смягчен, либо вовсе пересмотрен. Потому что, опять же, привыкайте анализировать междустрочный подход советского типа пропаганды: ну не могут нынешние СМИ вдруг в массовом порядке начать так пристально освещать подобные события, если бы в воздухе не чуялись некие веяния. Удивительно в той истории было лишь то, сколь долго чухалась «Единая Россия», лишь на самой поздней стадии примкнув к «народным протестам» и требованиям освободить Щербинского.

Те же веяния с самого начала вполне просматривались в деле женщины Иванниковой, нечаянно убившей насильника-армянина в рамках самозащиты. Когда ее первый раз осудили, то по тональности близких к официозу СМИ было понятно, что потом ее точно оправдают.

«А вот оно, зарождающееся гражданское общество», — скажет вам на это что иной оппозиционер из числа почти вымерших нынче демократов (само слово стало почти ругательным), что гладенький до блеклости функционер «Единой России». И оба, в сущности, будут правы. За краснокирпичными зубцами гибеллинов главные нынешние политтехнологи тоже исповедуют теорию, согласно которой все недавние «общественные насаждения» вроде «Наших» или Общественной палаты есть не что иное, как попытка запустить гражданское общество сверху, раз уж оно у нас, убогое, никак снизу не запускается, а если самозапускается – то какое-то не такое. И это, в сущности, тоже верно.

Однако вне зависимости от всяческих желаний власти бережно курировать сверху тепличное и невредное гражданское общество в этом процессе все равно заложен элемент фатализма. «Растение» рано или поздно вылезет за рамки теплицы, а сам процесс необратимо начнет развиваться по собственной логике. Собственно, в последнее время все большему числу людей в стране становится все более очевидно: если вас что-то не устраивает или возмущает — трубопровод по берегу Байкала, осуждение простого водителя, погубившего «человека с мигалкой», неправедный приговор простой русской женщине, защищавшейся от кавказца-насильника, дедовщина в армии, рост тарифов ЖКХ, не та монетизация льгот, изменение правил дорожного движения, то можно организовать пикет, выйти на улицу, потребовать все это отменить… И? И вам пойдут на уступки! Алгоритм работает в довольно большом числе получающих общественный резонанс конкретных случаев. Случаев не вообще требований (свобод, прав человека и пр.), а требований конкретных. И если сверху кажется, что власть полностью контролирует ситуацию, устраивая авторитарно-экологический пиар вокруг «изгиба Вайнштока», то многим что снизу, что сбоку, что с другого верху может вполне показаться, что власть уступает. Что она, вроде бы выстроив такую мощную и сильную вертикаль власти, на самом деле дергается от малейшего общественного диссонанса. И чем сильнее централизация контроля за СМИ, где уже близкими к государству структурами выкуплено уже практически все что можно, а что еще осталось, будет выкуплено в ближайшие год-два, тем сильнее она дергается.

Любопытный эффект получается: сужение поля действия для оппозиционности до едва различимого не ведет к уменьшению реакции власти и политического резонанса от периодически случающихся и вроде бы совершенно частных второстепенных акций. Получается какая-то деквалификация политики. Грамотные политические кадры, способные вести диалог с обществом на тему больших, значимых проблем, просто не на чем тренировать, не на чем учить. Все заснули и смотрят в рот только одному человеку.

В иных странах кое-какой оппозиционный пар непременно уходил бы в свисток легальных оппозиционных партий, имеющих весомый голос в парламенте, в независимые влиятельные СМИ, выступления которых вынуждали бы власть как-то на них реагировать. У нас же, получается, так называемому гражданскому обществу указана одна дорога, поскольку власть реагирует только на уличные выступления. Причем реагирует (когда реагирует) без попыток как-то отстоять вроде бы свою же недавнюю позицию (сразу вопрос: а была ли она вообще?), словно чувствуя какую-то свою внутреннюю неправоту, какой-то комплекс неполноценности.

Из этой же области – пристальное и весьма трепетное отношение ко всяческим опросам общественного мнения. По последнему параметру нынешний режим тоже не вписывается в схему классического авторитаризма – там на эти опросы банально плюют.

Такая система сама по себе внутренне нестабильна. Хотя она может существовать довольно долго, годами, а то и десятилетиями, особенно в условиях благоприятной экономической конъюнктуры. Однако рассыпаться она может стремительно и совершенно неожиданно. Причем от какой-нибудь сущей ерунды, на которую уже будет напрочь утрачена привычка и политическое умение адекватно реагировать.